Когда-то обширные хлопковые плантации обрабатывали темнокожие, трудившиеся от зари до зари. Спали они в хижинах на земляных полах, поэтому заболевали и умирали рано, отдав максимум прибыли своему хозяину. У некоторых были имена, фамилии, но многим хватало и прозвища. Порой они убегали, но охотничьи собаки шли по их следу и всегда достигали. C тех пор они стали нуждаться в надежде на будущее: их верой стала вера в Христа. Сегодня плантации исчезли, но появился бокс, а ненавистных надсмотрщиков сменили промоутеры. Правила оставались теми же. – New York Post в преддверии боя Дика Тайгера с Бобом Фостером.
Боу рос в самом мрачном районе Браунсвилла – Gunsmoke City, обитали в котором преимущественно выходцы из андеркласса. Улицы города были полны детей, которые бесцельно слонялись вдоль дорог, уже в детстве осознав факт своей ненужности. Днем они предпочитали играть в баскетбол: преодолевая законы гравитации, парили между землей и баскетбольной корзиной, забрасывая в нее мяч, а вечерами – выживали, потому как диктат силы здесь чтили и уважали. Многое решали кулаки, но, если их не хватало, помогали кольты. Возможно, это объяснялось тем, что тут успешно делали шальные деньги от продажи наркотиков сицилийцы из Ист-Гарлема. И, как ни странно, они после себя оставляли «правила». Мясные лавки, пиццерии, парикмахерские являли собой что-то вроде общественных клубов, а в подсобках и непонятных сооружениях из гофрированных стальных листов проворачивались крупные сделки. По городу часто разъезжали фургончики из Министерства просвещения, битком набитые людьми, потому что город был усеян учреждениями для перевоспитания трудных подростков.Именно так здесь и оказался Фрэнк Костелло со 108-й улицы Манхэттена. Фрэнк всегда имел при себе револьвер 38-го калибра и начинал строить бизнес с того, что продавал свои услуги евреям в субботу, которые считали великим грехом трудиться в этот день. С тех времен мало что изменилось. Ну, разве что бейсбольная бита с арматурой стали вытеснять кольт, долгое время прятавшийся под запахнутыми плащами отморозков, которые любили с садистским удовольствием разрядить обойму в провинившегося глупца.
Жизнь сложилась весьма стандартно для тех времен: многодетная семья (13 детей), отец-алкоголик, живший на пособие и оставивший семью на произвол судьбы, мать Дороти – фабричная рабочая, добровольно взвалившая на хрупкие плечи ораву сопливых детей, маниакально вкалывала в две смены, чтобы прокормить семью. По вечерам мать Риддика любила, одиноко скорчившись на подоконнике, разглядывать улицы, где текла своя жизнь.
Риддик с детства отличался от ровесников. Несколько его братьев, ловко орудующих отмычками, поддались голосу порока и попали в преступные группировки. Ничего хорошего это не сулило: от таких людей избавлялись, как от затертых в прокате пленок, поэтому Дороти, видя, чем промышляют дети, пыталась отгородить их от этого, но всегда терпела фиаско. Мать крайне редко рассказывала, каким был отец, но вспоминала его всегда с ядовитой ухмылкой. Все закончилось быстро, когда друзья подставили сопляков. С тех пор Боу никогда не посещал их, потому что при виде колючей проволоки у него учащалось дыхание и появлялись позывы страха.
В скором времени на одном из пустынных складских дворов он нашел первую работы — загружать грузовик коробками. Правда, работодатель только на второй день удосужился засунуть руку в свой потрепанный карман и достать скрученные в рулончик десятки. Это были его первые десять баксов. Заработки росли вечерами, когда на улицах не было ни души кроме работяг с метлами, которые сметали в большие совки рваные пакеты, упаковки, смятые одноразовые стаканчики и прочий мусор. Параллельно Боу получал образование в средней школе Томаса Джефферсона, где несколькими годами ранее учился легендарный «Железный» Майк. Там Боу узнал, что «черным» при поступлении в школу выдавали другие анкеты (отсутствовала графа «отец»), а в столовой кормили по специальным талонам.
– Все, что я помню о Тайсоне, это то, что он был крупным для своего возраста, очень жестким, и при нем всегда была сумка печенья. В нашей округе его знали под прозвищем Bummy Ike.
Было еще одно пристрастие у нашего героя — армия. Он с детства любил читать военные книги, представлял себя в форме с серебряными нашивками, считал, что настоящий мужчина обязан пройти боевое крещение. Ему часто рассказывали, как некоторые ребята прибавляли себе годы и шли добровольцами на войну. Но это не для него — с его матерью такой номер не пройдет, в этом он был уверен на сто процентов. На одном из уроков в седьмом классе Боу побил тогдашнего забияку Дэррила Лейна. «Все в классе стали смеяться, и мы начали драку. Он попер на меня как Джо Фрейзер, а я как Али остановил его джебом. Мне это понравилось, и я выкинул «двоечку». Он в ответ нанес размашистую комбинацию правый-левый боковой, затем левый-правый, как Джо Фрейзер. Я сделал финт как Мохаммед Али и вдарил ему три раза. Потом он упал на пол». Учительница мисс Хилл, которая вела тогда урок и невольно стала почетным зрителем той «легендарной» битвы, предложила парню заняться боксом и рассказала о местном клубе. Летом 1982 года он со своим двоюродным братом пошел искать клуб New Bedford –Stuyvesant Boxing Club. По пути ребята встретили девушку по имени Джуди, которая жила неподалеку от спортзала и показала им дорогу. Позже Джуди станет женой Боу. Поначалу отношения между молодыми людьми напоминали дружбу: было много общего, их объединяли моральные и духовные интересы. Встречи, как правило, проходили вечерами на крыльце ее дома – большего родители Джуди не позволяли.
В те времена, когда он совершал утренние пробежки вблизи Бруклинского моста и сигнальных маяков, которые горели даже в самую темную ночь блэкаута, невозможно было отвязаться от мысли, что когда-нибудь у него будет собственная машина, точно такая, как те, что сейчас несутся по городским улицам. Как только появится автомобиль, он отправится со своей семьей на поиски новой жизни. Мечты пришлось отложить, когда незадолго до получения им среднего образования был зачат Риддик Боу-младший. Началась новая взрослая жизнь. Его ждал тяжелый потертый кожаный мешок, набитый песком, который в темноте был больше похож на подвешенный труп, чем на неизменный атрибут боксера.
Труды принесли плоды: уже в 1987-м его пригласили тренироваться в составе олимпийской сборной в лагере Колорадо-Спрингс, но вскоре тренер Кен Адамс отчислил его за систематические нарушения. На голову свалился второй шанс – отборочный турнир.
Перед турниром журналисты брали интервью у боксеров. Боу без малейших эмоций рассказывал жуткие истории о том, как в этом году в его дворе какого-то парня зарубили топором, а две недели назад он сдуру высунулся из окна, когда парочка расстреливала своего приятеля. Тогда появилась и первая информация о его противнике по финальной схватке – Роберте Солтерсе (до этого они встречались дважды, и дважды победу праздновал Солтерс). Роберт рассказывал, как недавно ему пришлось отшлепать свою дочь за очередной проступок, а собака Тач вцепилась мертвой хваткой ему в руку, а затем и в сухожилие дружка, который тоже участвовал в турнире. С трибун кто-то кричал о том, что не может человек, которому не одолеть собственного пса, выступать за олимпийскую сборную, а тем более выиграть медаль в Сеуле. Роб сделал вид, что не услышал, и с южным акцентом продолжил: «Тач любит ее. Ни мне, ни моей жене он не по зубам».
– Окей, Роб. А как насчет бокса? – не выдержал журналист.
– Я сержант армии. Рей [имеет в виду Рея Мерсера] мой хороший друг. Как-то в столовой повар Пол Реки, который раньше тренировал других боксеров, обратил на меня внимание. Это было в 1986-м году. Он дал совет попробовать себя в боксе. За эти 18 месяцев я выиграл 16 боев, 4 проиграл.
– Правда, что раньше ты жил в Бруклине по соседству с Боу?
– Да. У меня суровая мама. В 6 вечера я должен был быть уже дома, так что редко пересекался с ним и Тайсоном. Мои братья рассказывали, что Майк был похож на малолетнего хулигана.
Солтерс окончил среднюю школу, получил образование в колледже, играл в баскетбол, а позже, не найдя работу тренером, решил пойти в армию. После финального боя комитет Федерации любительского бокса удалится в закрытое помещение и объявит фамилию Боу. Роб пропадет – он вернется в родной дом к жене Ширли, дочке и собаке Тач, и только сержант морской пехоты Рей Мерсер изредка будет напоминать, как когда-то обидели его друга. С тех пор он не может слышать имя Риддика Боу. Рею выпадет шанс утолить жажду мести, но об этом чуть позже.
– Знаете, я не хочу возвращаться в Браунсвилл, – скажет после этого Боу. – Пример Майка меня вдохновляет.
На Олимпиаде Боу уверенно дошел до полуфинала, где его ждал наш Александр Мирошниченко. Бой начался для Боу обескураживающе . Мирошниченко, равномерно передвигаясь по рингу, регулярно доставал голову американца ударами вразрез, а сдвоенными ударами по «нижнему этажу» и вовсе нащупал печень, отправив противника дважды в нокдаун. В перерыве Кен Адамс подсказал Боу, что надо чаще подключать правую, чтобы сковывать левую (рабочую) руку Александра. Второй раунд стал переломным, так как инициатива окончательно перешла в руки выходца из Браунсвилла. Боу тяжеленными ударами с правой начал опережать и вдогонку выкидывал длинный правый кросс, когда Мирошниченко выходил из инсайда. В третьем раунде рефери отсчитал два нокдауна Мирошниченко. Американец навязал ближний бой, где сказались недостатки старой советской школы. Риддик устроил бомбардировку туловища и регулярно доставал правым хуком после заворота туловища – его ждал финал.
Леннокс Льюис тогда еще выступал за «Страну кленовых листьев» и по результатам турнира казался более целостным и зрелым боксером (несмотря на то, что в финал он вышел без боя), что и отразилось в финальном поединке. Боу смог дважды в первом раунде зацепить подбородок противника апперкотом, но концовка была смазана благодаря рефери, отсчитавшим крайне сомнительный стоячий нокдаун Боу после короткого левого хука Льюиса. Во втором раунде Льюис набросился на противника и двумя левыми крюками пробил точно в подбородок. Нокдаун. Пока рефери разгибал свои пальчики, Боу предельно внимательно слушал указания из угла, но было уже поздно – за тяжелым правым кроссом последовала остановка боя.
После Олимпиады над Боу нависла тень неудачника. Критики с ухмылкой Чеширского кота сетовали на инцидент в Колорадо-Спрингс, покрикивая: дескать, как такой лодырь удостоился чести защищать цвета национального флага. Самыми сдержанными были ребята из Los-Angeles Times: «Боу сражался вяло и, казалось, без особого желания. Рефери из Восточной Германии неоднократно делал замечания и остановил матч, несмотря на то, что Риддик, казалось, не будет испытывать какие-либо серьезные трудности. В итоге явный фаворит вынужден довольствоваться серебром и получил репутацию бессердечного боксера».
Вскоре партнеры по олимпийской сборной стали рассказывать, что Боу чуть не опоздал на самолет в Сеул, а по ночам не спал. Оказалось, за неделю до Олимпиады его сестра Бренда скончалась от огнестрельных ранений, которые нанес драгдиллер (глупышка не хотела отдавать кошелек), а его брат Генрих отдает концы – ему поставлен диагноз СПИД.
В аэропорту Нью-Йорка его встречали только жена и мать. В руках он держал маленькую игрушку, которую купил для Стефана – сына скончавшейся сестры (мальчик только перед поступлением в университет Говарда узнает правду, что Боу – его дядя). Предложений от промоутеров и менеджеров не было, и он решил пойти на службу в армию США, чтобы прокормить семью. «Мы были единым целым. Сестра приходила ко мне во снах и просила, чтобы я позаботился о ее сыне – отцу он был не нужен. У меня появился второй сын, и я чертовски нуждался в деньгах».
Поездку прервал радиокомментатор, а ныне менеджер округа Колумбия Рок Ньюман. У Рока были неплохие связи в боксе – некоторое время он успел поработать помощником промоутера Батча Льюиса. Рок сжал кулаки и отважился поехать в Gunsmoke City: «Я не был готов к этому, потому что никогда не видел подобного, – рассказывал Ньюман Los-Angeles Times об их первой встрече. – Здание, в котором жил Риддик, было ветхим, шестиэтажным, с разбитыми окнами. Ужас. На крышах домов стояли ребята с «Узи», работая на шухере у торговцев наркотиками. Прищуриваясь, они разглядывали людей, словно пытаясь опознать каждого. На первом этаже стояла толпа народу. Я сначала подумал, что это столовая, но оказалось, что они просто ждали сломанного лифта. Я поднялся по узкой лестнице с полусгнившими перилами и, когда встретил его, сказал – парень, раз ты здесь выжил, ты уже чемпион».
Ньюман вложил в Боу собственные деньги. Он избавил парня от старого удушливого быта, открыв новую ценность человеческой жизни. У молодой пары появился новый дом в Вашингтоне и постоянные деньги на жизнь. Набравшись мужества, Ньюман позвонил легендарному Эдди Фатчу. Карьера Эдди как боксера не сложилась, несмотря на то, что в 1933-м он выиграл турнир «Золотые перчатки» и был спарринг-партнером легендарного Джо Луиса. Причиной тому стали проблемы с сердцем. На тренерском поприще Фатч вписал свою фамилию золотыми буквами, воспитав и поработав с такими звездами как Алексис Аргуэлло, Джо Фрейзер, Кен Нортон, Майкл Спинкс, Боб Фостер, Марлон Старлинг, Майкл МакКалум, Вирджил Хилл, Тревор Бербик и многие другие. За это он и был удостоен награды лучшего тренера за последние 75 лет, а в 1994-м внесен в Международный зал славы бокса.
Фатч был наслышан о «подвигах» Боу на Олимпиаде, потому не испытывал ни малейшего желания тратить свою старость на бездушного бойца.
– Мне 78 лет. Я слишком стар для этого.
Но внутренний голос подсказал ему: давай, старик, утри всем нос и докажи, что ты лучший! В-общем, он согласился. Их первая встреча произошла, когда Эдди сидел за маленьким письменным столом в заброшенном спортзале. В руках он держал старую потрепанную газету c описанием боя «Дымящегося» Джо и Мохаммеда Али. На лице сверкали большие очки, которые удваивали пронзительность взгляда и придавали его худощавому лицу мягкое ученое выражение. Временами казалось, что этот старый засранец способен лишь на то, чтобы провести занятие по ритмической гимнастике для группы пожилых дам, которые вели борьбу с целлюлитом, но его плоть, усыпанная шрамами, расставляла все на свои места.
Тренировочный лагерь развернули в разгар зимы 1989-го в горах Невады. В помощники неоднократно привлекался весьма известный в Штатах диетолог Дик Грегори. Эдди постоянно требовал от Боу, чтобы он еще до рассвета бегал по три мили, и все в гору. Порывы холодного ветра леденили лицо, но финиш на вершине холма, когда разглядываешь сверху город, который раскинулся к югу заводами и фабриками, а к северу протянулся железнодорожными путями, многого стоил. Спустя несколько дней Эдди сказал, что вынужден отлучиться ненадолго в командировку...
– Ты уехал?
– [Смеется] Конечно, нет. В пять утра я ждал его на холме c биноклем. Мне надо было проверить его на вшивость, понимаешь? Сможет ли он работать без личного контроля, хочет ли этого сам. На следующее утро я смотрел вдаль и увидел его. Он тащил свой зад на вершину холма, когда на улице стоял жуткий мороз. Думаю, именно в этот момент он осознал все мною ранее сказанное. Когда он добрался до вершины, то сильно удивился. Тогда я и решил, что буду работать с этим парнем.
Боу рассказывал собравшимся журналистам, как в детстве, когда улица блестела летним дождем, он натягивал спортивный плащ и делал широкий шаг за порог дома – туда, где шли прохожие, лимузины возмущенно ревели на машины похуже, а он бежал и бежал сквозь все это и верил, что когда-нибудь станет чемпионом. Больше ему нечего сказать. В Риддика никто не верил, и этот круг рассказов начинал надоедать. Его фотография несколько раз была помещена в местной газете Brooklyn Eagle на предпоследней странице, в нижнем углу, среди сообщений об очередных происшествиях и объявлений о продаже надгробных камней. Он слабо и неуверенно улыбался, а после одобрительной реакции в зале с облегчением вздыхал. После первой пресс-конференции, посвященной предстоящему бою с Холифилдом, тренер Эдди Фатч сказал ему: «Думаю, тебе надо навестить одного парня».
– Он спросил: ты хорошая христианская девушка, не так ли? Я улыбнулась и сказала: да.
На СNN кто-то опять лживым пылом отстаивал правду. Студийные прожектора обливали светом героиню в тонкой рубашке, липшей к ее спине – воротник рубашки размок и смялся до такой степени, что приобрел непонятные формы. Если бы в том, 1992 году, существовал «Оскар» за лучшую роль мнимой жертвы, его присудили бы Дезире Вашингтон.
Я бы не поверил в ее историю, даже если бы на заднем фоне ее слова сопровождались песней Тома Уэйтса, которая царапает тебе сердце изнутри. Все знали, что он позвонил ей и предложил прокатиться. Не знаю, почему она пришлась ему по душе. Возможно, привлекали ее глаза или несколько ненароком оброненных слов поразили его. Или потому, что просто он мужчина, а природа все продумала так, что время от времени мы должны это делать. Чтобы бы там ни произошло, ясно было одно: в этой истории слишком много нестыковок.
Психологи нашли противоречия в словах Вашингтон, сказанных ею в телешоу Барбары Уолтерс на CNN. Но и это еще не всё: в 1989 году Дезире обвинила в изнасиловании школьного друга Уэйна Уокера, но позже обвинение было признано необоснованным, в чем она лично призналась. Суд штата Индиана, однако, не посчитал это достаточным основанием для пересмотра дела Тайсона.
Из показаний Уэйна: «В школе мы были друзьями. Я играл в футбольной команде, а она была болельщицей (в октябре 1989 года) ... Ее отец, Дональд Вашингтон, позвонил мне домой. Он был возбужден и сказал, что Дезире призналась ему, будто я ее изнасиловал. Он пригрозил обратиться в полицию, но моя мать убедила его, что я этого не делал. На следующий день в школе я загнал ее в угол и спросил, почему она сказала отцу, что я ее изнасиловал. Она ответила: Я должна была что-то сказать, чтобы покрыть себя. Или я оказалась бы в большой беде».
Перед тем, как огласить приговор и сковать холодные руки чемпиона за спиной, судья попросила его произнести последнее слово. Его плечи просели, массивная голова покатилась немного вправо, и он пробормотал: «Я ненавижу ее. Она поставила меня в такое положение, в котором я никогда не был».
На следующее утро в заголовки была вынесена емкая и простая фраза: «Тайсон виновен»
Митингующие выбрали не Старрет-Сити, где жили в основном русские, и даже не Браунсвилл. Их выбор пал на еврейский квартал Вильямсбург, расположенный в той части Восточного округа Бруклина к северу от Бродвея и чуть ниже проспекта Грэм, который сильно отличается от любой другой части города. Акция стала второй по счету, первая состоялась в Чикаго.
Квартал увяз в шумной, светлой и красочной демонстрации. На улицах можно было встретить гламурные лица звезд, вздувшиеся глаза наркоманов, распухшие губы проституток, говорливых баптистов и многих других. Все они слушали речи преподобного Ти-Джея Джемисона об очередной дискриминации темнокожих. Разбрасывая слюнями в разные стороны, он каждые десять минут упоминал имя Уильяма Кеннеди Смита (племянника сенатора штата Массачусетс), которого оправдали в декабре годом ранее по обвинению в изнасиловании. Следующую акцию развернули возле здания сената США имени Дирксена. Среди демонстрантов в футболках с надписью «Free Mike Tyson» были Уитни Хьюстон, Бобби Браун, Наоми Кэмпбелл, Мохаммед Али, рэпперы Nas и Common.
Вашингтон, которая на тот момент была давним членом баптистской церкви в Род-Айленде, стала объектом общего презрения. Ей запретили посещать церковь и выгнали из воскресной школы. Жизнь заставила ее сменить фамилию и навсегда исчезнуть с газетных полос...
Сейчас может возникнуть вопрос – почему люди поднялись на его защиту?
Нам всегда преподносили Тайсона под одним и тем же углом: исключен из средней школы за ряд преступлений, затеял драку в Гарлеме со своим давним врагом Митчем Грином, потом – Сандра Миллер, Лори Дэвис, Дезире Вашингтон... Этот угол завораживает – он всегда был продуктом для регулярного потребления. Если хотите, в этом и состояла теория потребительского культа. В городе все обстояло иначе. Абсолютно все.
На пороге 90-х местные газеты печатали обращения детей из приюта Святого Винсента к жителям Нью-Йорка. На одно из таких объявлений по иронии судьбы наткнулся Майк. С 1989-1991 гг. он перечислил на счет приюта в общей сложности 8 миллионов долларов, затем помогал церкви, оплачивал дорогостоящие операции 7-летней девочки с Метрополитен-авеню и ограбил какую-то бедную старуху только потому, что его лучший друг, вернувшись домой из школы, узнал, что мать бросила его с трехлетней сестрой.
Это лишь малая часть поступков, за которые его уважали. У города забрали не только чемпиона, но и, как оказалось, героя.
Следуя совету тренера, Боу шел по дороге, охватившей старое здание своими серыми руками. Дойдя до двери, он постоял пару минут, зашел внутрь. Во все стороны тянулась черная глухота, разделенная на бесчисленное множество черных клеток, в которых коротали свои жизни люди.
Со слов Боу, первые пять минут они молчали. Это был уже другой Тайсон. В его голове появились персонажи со странными именами – Толстой, Мао, Че, а смысл жизни он стал искать в борьбе с пенитенциарной системой, призванной сломать каждого, потому что именно для этого она и создана – так учил его сосед по камере, приговоренный к тридцати годам.
– Я обратился к нему по имени, а он меня перебил, – говорит Боу. – «Они забрали у меня имя, здесь я – 922335 «– сказал Тайсон.
После встречи Боу, разумеется, не стал рассказывать журналистам о советах, которых ему надавал Майк, но у парня наконец-то развязался рот. Он мог плюнуть на всё и вернуться в свой дом, где было всё не так уж плохо, не считая проторенной дорожки из наркоманов и ночных хулиганов, против которых он прочно держал оборону, сырости, плохого отопления и текущих труб, которые требовали ремонта снова и снова.
Неудачная мысль.
Совсем неудачная.
Один выход – оторвать ублюдку голову.
Черт возьми, вы думаете, что Эвандер Холифилд нужен был народу? Этот человек каждый раз, выходя на ринг, молится Богу, чтобы тот дал ему сил. Потом еще раз молится и еще, ходит в церковь, читает Библию, говорит о Боге.
Если когда-нибудь встретите Холифилда, то знайте: чтобы его разговорить, нужна духовная тема. Тогда он будет говорить так долго, что вы пожалеете – два, три часа, целую вечность. Но как только вы уйдёте от богословия, как это обычно делают спортивные журналисты, ваши усилия будут также тщетны, как попытки обрить Самсона. Он превращается в очень вежливый, милый и скучный объект.
Холифилд завоевал звание абсолютного чемпиона мира в бою против Бастера Дагласа, которого успел затаскать по судам Дон Кинг. Да, как всегда – требовал опцион и реванш с Тайсоном, потому что «Железный» после двухнедельного запоя стал вышибать все двери в его офисе, ну и, конечно же, гарантировал Дагласу минимум положенных денег. Затем последовали победы над ветеранами Холмсом и Форманом.
Однако суть Холифилда в следующем: как человек религиозный он любил народ и хотел стать народным чемпионом. Но над ним висела репутация зануды, как бы он ни старался от нее избавиться. Что еще ему нужно было сделать, чтобы выйти из тени Тайсона? Он сделал всё, что требовал от него народ. Народ требовал интервью – он давал интервью; народ хотел, чтобы он путешествовал – он путешествовал; чтобы ублажить народ, он жертвовал своими тренировками, временем, проводимым с семьей. Народу нужен нокаут, война – вот что от него требовали.
Почему бы всё это не устроить с его бывшим спарринг-партнером Боу, который вечно дурачился, подражая Али?
Дела у Боу обстояли еще хуже. После боя с Тони Таббсом, которого легко было представить в купальном халате, зал его освистал. Его бой с Пьером Коэцером запомнился лишь тем, что в очередной раз всем показал, как губительна рассеянность. Когда левый кулак Боу угодил гораздо ниже дозволенных границ, Коэцер забыл основное правило бокса: всегда быть начеку. Бросая взгляд на судью Миллса Лейна, Пьер опустил свои кожаные перчатки. Он думал, что ему дадут минуту-другую, чтобы восстановиться. Вместо этого – точно так же, как поступил Джек Дэмпси с Джеком Шарки 65 лет назад – Боу нанес точный удар в голову.
Правый апперкот с треском обрушился на тяжелый подбородок противника и отбросил его тело вправо, затем последовала комбинация с левым хуком, которая опрокинула Коэцера на канаты. Еще четыре безответных удара – и Миллс Лэйн остановил бой за секунду до конца седьмого раунда.
Прибавьте ко всему этому регулярные новости о проблемах с весом, которые доходили из его команды, и картина станет еще печальнее. Собственно, эти проблемы и побудили Боу взять в команду Дика Грегори – бывшего толстенного комика, который не только стал стройным, но еще и провозгласил себя экспертом в области питания. В начале сентября, когда Боу начал готовиться к бою с Холифилдом, он весил 281 фунт. Грегори посадил его на диету из 300 таблеток и протеина. Каждый день Дик приезжал на тренировочную базу с двумя-тремя полными пилюль банками высотой в 6 дюймов .
Другим фирменным блюдом Грегори была адская смесь, которую Боу называл «чудным соком» – густой напиток из свеклы, моркови, сельдерея, огурцов, чеснока, лука, бананов, кленового сиропа и всего того, что оказывалось в пределах досягаемости Грегори и умещалось в блендер. «Я боялся оставлять шляпу на кухонном столе», – с ухмылкой признавался Ньюмэн.
В результате Боу похудел до 235 фунтов и, уже спустя несколько часов после ноябрьского взвешивания, праздновал свою маленькую победу в «Южной столовой у Сэдди» – уютном ресторанчике Лас-Вегаса.
Отличало их лишь то, что у одного – целое состояние, а у другого – ничего. Ну или почти ничего.
Холифилд заработал 56 миллионов долларов за предыдущие четыре боя. У него появилась мечта построить себе огромный особняк. «Когда я был ребёнком, наш дом был тесным. Все теснились вместе, а стол был таким маленьким, что приходилось сидеть на полу на газете, чтобы просто поесть». Он надеялся полностью оплатить строительство особняка за счёт победы над Боу.
Боу надеялся на похожее вознаграждение. Он не был таким скрягой, как Холифилд, но считал, что даже самые малые его усилия достойны награды. Вы только вдумайтесь – этот парень обвешивал тренировочную базу глянцевыми фото бордового BMW.
Но перед боем с Холифилдом, за победу в котором он рассчитывал получить 8-15 миллионов долларов, он отказался от роскошных автомобилей и задумал покупку собственного жилого комплекса в Браунсвилле. «Помню, раньше, в 87-м, проходя мимо, я мечтал, что если его когда-нибудь выставят на продажу, то куплю для своей семьи, – признался он. – Так здорово поселить вместе всех моих братьев и сестер, уютно обустроиться и жить большой счастливой семьей».
Этот бой должен был исполнить мечту одного из них. Будут чемпионские пояса и деньги, а их семьи заживут счастливо. А самое лучшее, по словам обоих, то, что бой будет легким!
На взвешивании Холифилд сказал по-простому: «Я знаю, что ты готов воевать, но ты еще совсем ребенок».
Лас-Вегас. Вблизи отеля-казино Thomas & Mack Center, мигая передними фарами, в длинную шеренгу затесались «кадиллаки» и «ягуары», дребезжа багажниками, наполненными то ли трупами, то ли слесарными инструментами. Это толпа лицемеров примчалась поглазеть на то, как двое темнокожих будут выживать в жестокой и подлой среде. На южной трибуне виднелись тающие очертания улыбок. «Север» издали напоминал крошечные фишки с настольной игры.
Первый гонг. Чемпион пробивает кросс. «Большой Папочка» каждый раз ловит его на входе ударами по корпусу, которые судорогой сводят легкие и впиваются в ребра.
Холифилд прилично начал, но его привязанность к позиционному бою не привела к успеху. Отбросив в сторону скорость и мобильность, Холифилд решил биться в центре ринга – там, где все крупные бойцы, как правило, попадают в невыгодное положение. Все, но не Боу.
К десятому раунду Холифилд почти перестал использовать кросс. Вместо этого перестроился и постарался уделать Боу жесткими левыми боковыми ударами. В эти минуты он напоминал охотника, который с пневматической винтовкой решил устроить охоту на крупного медведя.
Поднявшись перед десятым раундом, Боу решил, что с него хватит. «Я решил, что пора ему уйти», – скажет он позже. После небольшого обмена ударами апперкот угодил точно в подбородок Холифилда и вздернул его голову вправо. Боу наскочил на потрясенного чемпиона, а потом жестким хуком в голову швырнул его на канаты.
Холифилд признался, что занервничал, когда после девяти изнурительных раундов посмотрел в угол, где сидел Боу, и увидел, что этот засранец смеётся. Боу действительно позировал перед камерами. «Он был полон энергии», – сказал Холифилд.
Чемпионская стратегия во время знаменитого десятого раунда (признан журналом «Ринг» раундом года) была в духе Холифилда. «Я выйду и разомнусь, а ближе к концу взорвусь, – говорил Холифилд. – Поэтому я опустил голову ему на грудь – просто хотел отдохнуть, а он вдруг бьет меня апперкотом. Он так сильно меня ударил... А потом выкинул хук. Мне было очень больно. Я продолжал повторять: «Господи, помоги».
Пульсы, звуки, ритмы, крики в зале. Раунд окончен.
По углам секунданты отчаянно пытались сохранить глаза своих бойцов открытыми. После девяти раундов правый глаз Холифилда закрывался, левый был подбит. Левый глаз Боу начал опухать еще в четвертом раунде. Одиннадцатый раунд начался с левого хука Холифилда. Чуть позже Боу ловит чемпиона левым боковым и правым апперкотом, ныряет под левую руку и вдогонку наносит свой коронный оверхэд.
Нокдаун. По горлу течет кровь. Или пот. Или то и другое... Неясно. Он открыл рот, продышался, стиснул зубами капу и пошел вперед, но удары только сильнее впивались в голову.
В концовке раунда каким-то непостижимым образом Холифилд взрывается длинной серией. Левый-правый хук – все вскользь. Пауза. Правый апперкот (привет Александру Поветкину!) и очередной короткий левый крюк, который блокирует Боу. Тогда он понял, что всё кончено. Его удары не находят цели...
Двенадцатый раунд, последний. Оба бойца отдали много сил, поэтому бой переместился на среднюю дистанцию, где преимуществом владел Боу. Апперкот. Клинч. Капа чемпиона высовывается наружу – его легкие требуют кислорода. За десять секунд до конца боксеры устраивают рубку, которую останавливает финальный гонг.
Сидеть было почти приятно. Боль не чувствовалась. Только сжатые виски и ощущение рвущегося мяса. Издалека донесся голос: Чак Джампа – 115-112, Джерри Рот – 117-110, Дэлби Ширли – 117-110 (в пользу Боу).
На следующий день Холифилд позвонил Боу в гостиничный номер и поздравил с победой. Боу, чье побитое тело всю ночь не могло уснуть, дружелюбно сказал: «Чемпион, я собирался тебе позвонить. Бой был адским, тебе нечего стыдиться. Ты всегда был в моем списке бойцов высокого класса, мое мнение не изменилось. Надеюсь, как-нибудь соберемся и оторвемся как следует. Хочу, чтобы ты знал – мы всё еще друганы. Знаешь, ты меня так хорошо отделал, что сейчас я лучше сяду».
Они так и не встретились. Наступила тишина. Слышался только треск телефонов, стук клавиатур, шорох бумаг, рев журналистов и фанатов.
Холифилд был сокрушен. На протяжении нескольких дней он прокручивал в голове события той ночи. Снова, снова и снова. Он еще ни разу не был побежден, тем более – «избит». Он объявил, что уходит из бокса, перестал мечтать об особняке и начал участвовать в футбольной программе своего восьмилетнего сына.
1992 год. Нью-Йорк.
Толстые тётки, воя, бежали через весь бульвар, чтобы взять автограф у Боу. Он был чёрным как смоль и добрым. Люди видели в нём новый символ бедняков. Молодые пацанята обхватывали его своими ручонками и с изумлённым взглядом просили прокатить на своих широких плечах
***
Боу должен был встретиться со стариком по имени Майк, который, как выяснилось, уже успел растратить большую часть своих сбережений. Майкл Маршалл Доукс был знаменит тем, что растянул двухмесячный срок, полученный за нарушение порядка, на несколько лет, так как отказывался от каких бы то ни было сделок с властями. С 1984 до конца 1987 он провёл больше времени в тюрьме, реабилитационных центрах и полицейских участках, чем на ринге. Алкоголь, женщины, вечеринки и марихуана постоянно помогали ему коротать ночи в Америке.
Однажды он принял столько дури, что был обвинён в торговле наркотиками.
Однако, как и у других, у Доукса были простые мечты, которым никогда не было суждено сбыться. В начале 1980-х промоутер с радикальной причёской установил собственные незримые законы и выстраивал карьеры боксёров словно на зловещей шахматной доске. Дон любил сводить своих мальчиков со странными личностями, имеющими криминальное прошлое. Ты сначала терял достоинство, а затем и часть себя.
«Однажды я поехал в Кливленд попросить у Дона немного денег, когда у меня возникли проблемы с налоговиками. Он сказал, что денег нет, а я разрыдался. Я любил этого человека. Я смотрел на него сверху вниз так, словно он был моим отцом. Я даже старался зачёсывать волосы так же, чтобы внешне на него походить. У него был тот огромный особняк и миллионы долларов, но он ничуть не помог мне. Я был близок к самоубийству, к нервному срыву. И я всё ещё постоянно принимал наркотики...».
Основная загвоздка была в том, что Майк всегда стремился к большему, чем просто жизнь – он любил напяливать на себя дорогие шляпы, норковые шубы, а выходя к рингу, дарил женщинам розы и воздушные поцелуи. Самый большой успех в его карьере был омрачён паническими действиями судьи Джои Кёртиса, который остановил поединок с Майком Уивером до того, как тот действительно начался. Доукс покинул ринг, даже не будучи объявлен чемпионом. Уивер уверял, что всё было подстроено, а пресса тщательно разнюхивала признаки блефа в каждом доступном уголке.
После вечеринки в честь той победы, он погрузился в ванную, полную шампанского, предвещая расточительность, которая, в конце концов, погубит его карьеру. Он плавал в ней как чертов ублюдок, а несколько лет спустя со слезами подсчитывал, что она стоила ему 20.000 долларов. Хроника оплошностей закончилась тем, что Доукс лишился своего титула спустя девять месяцев и позже признался, что употреблял кокаин с Jack Daniels менее чем за 48 часов до боя.
Исколесивший все залы Америки вдоль и поперёк больше раз, чем можно себе позволить сосчитать по пальцам рук, он вновь оказался в Нью-Йорке. Майк гордился своей репутацией и клялся, что с насилием покончено: никаких наркотиков и выпивки. На пресс-конференции претендент был невозмутим и, пожёвывая резинку, отвечал на вопросы журналисток, заодно поглядывая на их ножки. По подсчётам, выручка только от продажи билетов в Madison Square Garden должна была составить $1,4 млн (рекорд Garden).
Звёзды казались ещё ярче, чем он только мог себе представить.
Лучи прожекторов взлетали как дельфины и копытили небо, цепляясь за облака. Лицо Боу оставалось невозмутимым как кирпич. Затем ударил гонг, и все движения прекратились так же внезапно, как начались. Сто тридцать девять секунд – именно столько понадобилось чемпиону, чтобы размазать старика. Два удара ничего не давали, но когда Боу принялся работать сериями, голова старика начала раскалываться.
Кровь брызжет, заливая лицо, и Доукс уже сам не свой; Чемпион бил его по голове, словно молотком по мозгу.
С окровавленными губами и остекленевшими глазами претендент подбежал к рефери, секундой ранее остановившему бой: «Парень, всё под контролем. Я был готов к ответному огню. Зачем ты так поступил со мной?»
Нью-Йорк в очередной раз почувствовал себя ограбленным. В последний раз здесь видели чемпионский поединок в 1986 году, когда бой Костолома Смита с Тимом Уизерспуном оказался короче этого ровно на семь секунд.
Доукс ушел с арены так же позорно, как пришёл.
Отныне его можно было найти только дома, размякшего перед ящиком с привычным косяком в руке. Имея зарплату в 750.000 долларов, Доукс инвестировал деньги в ресторан, купил несколько скаковых лошадей и смотрел, как они участвуют в гонках во Флориде.
Но самое интересное в тот вечер произошло в андеркарте...
***
– Я не собираюсь падать.
– Что ты хочешь?
– Поговори со мной, парень, поговори...
– Далее он, задыхаясь, добавил: «Давай вничью».
– Матерью клянусь... ты должен доверять мне.
– Я отдам тебе завтра, парень. Я же никогда тебя не обманывал.
– Твою же мать, Джесс...
Это слова окружного прокурора Манхэттена, который огласил обвинение перед коллегией присяжных. Мерсер предложил Фергюсону 100 000 долларов за то, что тот сдаст бой в андеркарте Боу-Доукс. Основным доказательством была видеокассета с боем, записанная HBO как прогон перед трансляцией главного события. Позже обвинения были сняты. Спас задницу Мерсера спортивный корреспондент CNN Стив Хэймон, который добыл копию аудиокассеты, где не было никакого явного упоминания о ста тысячах.
Но Мерсер говорил как отчаявшийся человек, и неудивительно: будучи фаворитом, он имел перспективу проиграть и уже видел, как 1,2 миллиона долларов плюс ежедневная зарплата, которые ему сулили за победу в поединке против Боу, ускользали от него. На молодого чемпиона была объявлена охота – Крёстному Бобу и Дону жутко не нравилось, что некий Рок Ньюман получил стомиллионный контракт от HBO и отныне заправляет всеми деньгами в элитном дивизионе. В третьем раунде, после того как Мерсер пропустил короткий левый крюк в челюсть, он спросил Фергюсона, своего бывшего спарринг-партнёра: «Не хочешь упасть?».
Из всех ошибок, которые совершил Рэй, эта была, пожалуй, самой смешной. Дело в том, что Джесси был породистым псом, подобно Джонни Тапиа или Джейку ЛаМотта. Отец заставлял Джейка драться в вагонах для курильщиков. Дядя Джонни натравливал сопляка на окрестных детей и делал на этом взрослые ставки.
У Джесси была похожая судьба. Он был сыном алкаша, одного из самых запойных бродяг Филадельфии, и воспитывался улицами и окраинами города. Когда ему было шесть лет, он клянчил деньги в переулках вокруг Честнат-Хилл и таскал их в дом. Когда подрос, отправился во Вьетнам, в Корпус морской пехоты США. По возвращению его ждала неприятная новость – у матери нашли порок сердца. Позже его стали называть монстром подземелья и самым прекрасным символом этого служило то, что он жил в подвале боксерского зала. Несколько часов спустя, когда зал покидала молодежь, ситуация становилась по-настоящему скверной. Заходили на огонёк парни в роскошных костюмах и начинали вести несанкционированные поединки, в которых весовые категории не имели значения, а защитные шлемы не приветствовались. Стены были забрызганы кровью. И тело Джесси тоже.
Первые рассказы о нем я услышал от своего старого знакомого в 2000-х. Меня эти рассказы неимоверно заинтересовали, поскольку в них Фергюсон показался фигурой покрытой тайной. В 99-м, когда менеджеры перестали отвечать на его звонки и карьера шла к концу, ему позвонили за две недели до боя и предложили выйти против свирепого поляка Анджея Голоты. В то время ходили разговоры, что этот белый – грозная сила. И знаете что? Голота забился в сортире и прорыдал там почти десять минут, пока его жена не вышибла дверь и не заставила выйти.
Поляк отправился к рингу, поддергивая трусы как Чарли Чаплин.
На ринге его ждал 42-летний Фергюсон.
Пресса начала вспоминать, как 52 года назад неуклюжий Гус Дорацио из Филадельфии получил шанс отобрать корону у тогдашнего чемпиона мира Джо Луиса на стадионе Конвеншн Холл. По их мнению, похожий сценарий развернётся на стадионе RFK 22 мая, когда непобедимый чемпион Риддик Боу будет защищать свои титулы в схватке с боксёром из «Города братской любви». Да, там были свои сходства, в частности, результат. Но Дорацио был под управлением Блинки Палермо и Фрэнки Карбо. У Джесси не было ни Блинки, ни Фрэнки, только кулаки.
В 85-м году Джесси победил Бастера Дагласа. В 86-м Тайсон сломал ему нос и челюсть. Впоследствии ему диагностировали расстройство височно-нижнечелюстного сустава (а это «всего лишь» значит, что ты не можешь спокойно есть и говорить). Единственное, что оставалось – наблюдать за происходящим со стороны и продолжать выходить на ринг. Ты чувствуешь, что происходит что-то непоправимо дурное, ты утрачиваешь смысл происходящего, и ничего не остаётся, как цепляться за последний шанс.
«Вы можете сломать мне руки, ноги, но никогда не заберёте мое сердце», – так он говорил после боя.
***
Фергюсон начинал свой «звездный путь».
Люди начали сравнивать его с Рокки. Жители города брали авторучки с фотоаппаратами и отправлялись на улицу, чтобы поговорить с ним. О большем он не мечтал и, конечно, не представлял себе всех тех побед, потрясений и крушений, которые были в фильме Сталлоне. Та история была снята, чтобы в наше коллективное сознание вплести процессы, доказывающие действительность американской мечты.
Что делал Бальбоа после боя с Аполло Кридом? Гулял в чёртовом зоопарке со своей супругой Эдриан. Джесси после поединка с Мерсером, будучи грязным и уставшим, сразу пошёл в зал. Ему предстояло ещё доехать до Вашингтона, чтобы выступить на RFK. Ага, он самый. Мемориальный стадион имени Кеннеди. Приехал из трущоб и нанёс визит в самое сердце Америки. Туда многие великие захаживали. Ричард Никсон, Форд, Картер. История довольно заурядная.
На арене по традиции собрались политики, «сэмы», банкиры и самые убойные в мире девочки. Соседние бульвары по привычке напоминали сплошную лихорадку автомобилей.
Джесси сразу попёр на Боу с низкой согнутой стойкой. Чемпион выпрямил его несколькими апперкотами справа. Затем он шагнул вперёд и нанёс правый кросс, который попал в цель с силой гаубичного снаряда. Подрезающие хуки и апперкоты – всё это делалось для того, чтобы удерживать контакт, и удары претендента стали немного свободнее и шире. Он немедленно отступил к канатам, отчаянно ныряя и уклоняясь от бешеных атак, но под всем этим шквалом пропустил сокрушительный левый хук, который придал его голове смертельное движение.
Ошеломлённый претендент смотрел на пальцы: Пять... Шесть ... Семь ... RFK просто сходил с ума в экстазе.
За отведённое время Джесси так и не смог восстановиться. Во втором раунде Боу поставил эффектную точку в этой грустной истории...
Нет никакого хэппи-энда. Всё как в жизни.
***
Судьба Боу переплеталась с Холифилдом на протяжении последних лет. Их так и называли – братья по крови. Они были в расцвете сил, умели смеяться, раздавать автографы и хорошо выполнять свою работу, но так и не оказались в зените славы.
После проигрыша Боу Холифилд объявил об уходе из спорта, а потом пожаловался, что судьи его ограбили. Потом он распрощался с тренерами, которые лелеяли его восхождение к вершине – с Джорджем Бентоном и Лу Дува.
Купил мотоцикл. Устал на нём кататься. Купил лошадей. Тоже надоели. Холифилд больше не хотел драться.
Оно и понятно, ведь лицо Холифилда... (вернее, то лицо Холифилда, каким оно было несколько лет назад) напоминало перегорелый сэндвич с незрелыми помидорами, когда после их первого боя он что-то бубнил себе под нос, отвечая на вопросы журналиста в подтрибунном помещении. Только при удачной комбинации освещения и алкоголя в нём все ещё можно было разглядеть бывшего чемпиона. Спустя несколько недель он пропал. Он хотел двинуть в места, где никогда не был – в Калифорнию, к примеру, или по ту сторону реки Миссури – и там попробовать возродиться, начав новую жизнь.
С тех дней Холифилд малость изменился. Отрастив бороду, он шлялся по закоулкам с местными детишками, которые видели в нём некогда классного боксера. Показывал фотокарточки безумных улиц с хижинами, где он когда-то начал лупить по мешку, заменявшему грушу. Но вскоре всё это ему надоело, и он впервые в жизни поймал себя на мысли, что выискивал отговорки и причины, по которым ему лучше остаться вне игры, и что название этому одно – страх.
Он знал, что так будет, знал, что однажды ему придется что-то с этим делать. У него не было ни ключа к решению, ни плана действий, именно поэтому он решил связаться с Эммануэлем Стюардом.
Этот худощавый и тихий дядька, в крови которого были cмешаны всевозможные расы, в своём спортзале Kronk в Детройте тренировал целый ряд чемпионов, но никогда не доводил тяжеловеса до титула. Поэтому, по оценке Холифилда, был «голодным».
Уже тогда было ясно, что Стюард – гений, опередивший своё время. Мэнни поднимал глаза, перехватывал взгляд и всегда в ответ улыбался. Эта улыбка прорывалась у него сквозь все чувства и заботы. Даже когда он был при смерти и испытывал адские боли, он оставался верен себе. Он верил в своих боксёров. Верил, что способен проникнуть в них и тем самым изменить их жизнь. Стремился слепить то, чего не видели другие: проекцию своей фантазии в материальном мире. Его боксёры всякий раз превращались в произведения, родившиеся в его голове. Сначала в его творениях чувствовался старомодный шарм, но затем в них появилось нечто уникальное, доселе невиданное: Томас Хернс.
На полу валялись, как мусор, незаконченные коллажи других мастеров, пока его «Хитман» бесновался на ринге...
***
Когда Мэнни прилетел из Детройта в Атланту, чтобы впервые обсудить, как помочь Холифилду вернуть титул, он «глазам не поверил – настолько маленьким был Эвандер для тяжеловеса». Мэнни не стал ничего приукрашивать и высказался предельно прямо: «Он лучший боксёр, чем ты. Он лучше борется внутри и, как ни странно, имеет лучший удар». Почти все с этим согласились. Шансы Холифилда на проигрыш были шесть к одному.
Слегка покопавшись в голове бывшего чемпиона, Мэнни вдруг нашёл в нём спортсмена своей мечты. Зная, что Холифилд был ловким танцором, старый лис начал вынашивать план, который позволил бы взять реванш. Трюк заключался в особой работе ног.
Холифилд должен был выжидать момент для того, чтобы проскользнуть и нанести контрудар. Молниеносная агрессия должна была сочетаться с взвешенным подходом, а прибавившегося изящества в бою было бы достаточно, чтобы ловко обернуть счёт в свою пользу.
«Иногда нужно просто подойти поближе. А какой удар лучше всего использовать в ближнем бою? Апперкот с правой руки», – Лу Амберс.
Сказать, что Стюард мечтал победить – значит ничего не сказать. Тренером Боу был легендарный Эдди Фатч, которого он почитал за своего учителя и, как каждый хороший ученик, мечтал его превзойти. Мэнни часами смотрел, как светловолосый Лу вышибает дух из символа чёрных рабов Генри Армстронга на «Янки Стэдиум» в тридцать девятом. Эта плёнка и стала для него планом на бой.
Возможно, кто-то скажет, что с этим боем ушла целая история, и окажется прав. Это последний поединок тяжей, когда в разных углах стояли два великих мастера.
Эти ребята знали, как превратить грязь в золото.
***
Когда 6 ноября боксёры взошли на ринг, Caesars Palace сгорал от нетерпения. Этот роскошный отель-казино, построенный янки в 66-м, оставил крайне безрадостные воспоминания. Именно здесь, в ноябре 82-го, бились не на жизнь, а на смерть Рэй Манчини с Дук Ку Кимом и работал в качестве швейцара легендарный Джо Луис.
Зал был набит плотно, как карманы Форреста Марса – плечо к плечу, живот к животу. Кассирши с нескрываемой гордостью говорили «Мы забиты под завязку» и закрывали перед самым носом окошки. Экраны показывали всё в подробностях, с разных точек: как жёсткая перчатка впивается в скулы, как мотается голова из стороны в сторону, сильно, раз за разом, заставляя мозг ударяться о стенки черепа.
Боу быстро начал, оттесняя Холифилда оверхедами, а затем – переменными ударами с обеих рук. Когда Холифилд отказался ввязываться в ближний бой, Боу попятился. Пара провела второй и третий раунды, обмениваясь пробными прямыми ударами по корпусу, выжидая, пока соперник откроется, и проверяя друг на друге более жёсткие комбинации.
Из обоих углов доносились призывы об усилении ударов и давления. «Он держит твои удары», – сказал Фатч чемпиону в перерыве между раундами. Боу, наполучавший много болезненных контрударов справа, кивнул. «Тогда бей по несколько ударов за раз», – терпеливо ответил Фатч.
А напротив Стюарт, поддерживая в Холифилде уверенность в себе и подзадоривая, рассказывал, как здорово тот выглядел. «Продолжай прессовать», – настаивал он.
Удары Холифилда были быстрыми и чёткими, но, как и в первом поединке, не могли сдвинуть более крупного соперника. При получении удара Боу расставлял ноги и сразу же отвечал, набирая очки. Третий раунд получился оживлённым. Когда прозвучала сирена, противники продолжали колотить друг друга, пока судья Миллс Лейн не запрыгнул на ринг и не растащил их. Боу пострадал от этой перебранки: вернувшись в угол, насчитал две кровоточащие раны, одну небольшую царапину на верхнем веке и ещё одну – горизонтальную, вдоль брови.
Раны, полученные при счёте 34-0 впервые за всю его профессиональную карьеру, изменили ход поединка. Морально приспосабливаясь к ощущению крови, стекающей по лицу, Боу стал действовать осторожнее, а Холифилд оживился, как волк на запах сырого мяса. Когда до конца пятого раунда оставалось 20 секунд, он ударил чемпиона справа в челюсть, подцепил его хуком за шею и следующим ударом правой руки вздёрнул его подбородок. И колотил ошеломлённого противника до самой сирены.
К седьмому раунду ноги Боу вновь обрели силу. А когда прошла всего одна десятая раунда, незваный «Карлсон» свалился из темноты – на ринг обрушился парапланерист с пропеллером по имени Джеймс Миллер.
Со временем Джеймс жаловался, что, хотя на ринге были два великих тяжеловеса, он стал «единственным, кого довели до нокаута». Когда Миллер спустился, стропы его парашюта запутались в прожекторах. На мгновенье он повис, потому что его голени были обвязаны верёвкой. Затем рой разгневанных поклонников и охранники Боу спустили его на землю. Один из защитников чемпиона начал колотить Миллера рацией, а другой ударил раз 20. Жена Боу Джуди, беременная на третьем месяце четвёртым ребёнком, потеряла сознание. Её унесли с арены и отвезли в госпиталь Санрайз в сопровождении преподобного Джесси Джексона для осмотра и обследования. В тот момент никто не думал, что Миллер – просто безбашенный весельчак, все приняли его за террориста.
Избитого парапланериста окружили охранники казино и полиция Лас-Вегаса, которые, вероятно, спасли его от более жестокого избиения. Он молча лежал в своём белом защитном шлеме. Потом его вынесли на носилках и отвезли в университетский госпиталь.
Оглядываясь назад, оба боксёра считали инцидент заговором, хотя их версии были противоположны. «Если смотреть на некоторых людей вокруг ринга, – говорит Боу, – то видно, что у них рации. «Карлсон» точно знал, когда падать на ринг. Нам пришлось стоять около 20 минут на холоде. Меня добивает то, что в углу Холифилда были покрывала, одеяла и простыни, а у меня в бою ушло 5 минут, чтобы согреться. Это не заговор? И ты мне говоришь, что у кого-то возле ринга случайно оказалось с собой одеяло»...
Холифилд вспомнил про Монику Селеш, теннисистку, которую в апреле зарезал безумный поклонник. «Я не знал, что он собирался делать, атаковать меня или Боу, но я постарался убраться с его пути, – сказал Холифилд. – Я боялся, что у него нож или бомба».
Ощущая боль в руках, спазмы в спине и холод, после 21-минутных стараний сохранить задор перед светом телекамер, Боу и Холифилд вернулись к бою. Между раундами сопровождающие Боу загораживали то место, где сидела его беременная жена, чтобы он не заметил её отсутствия.
Но в десятом раунде он заметил, что она пропала.
Боу, наносивший сильные удары, пытался диктовать условия боя. Он продолжал колотить в корпус и отвечал апперкотами с обеих рук. Холифилд делал всё, что мог, проводя несколько щёлкающих острых ударов, которые заставляли его соперника плеваться кровью.
Со стороны складывалось ощущение, что в схватке наступал переломный момент, но Боу с отёкшим левым глазом и кровью, наполняющей его рот, которая либо стекала ему в глотку, либо выплёскивалась наружу, стойко отстаивал свою позицию. Он непрерывно двигался вперёд, гася контрудары и оттесняя претендента безжалостными ударами по туловищу.
В десятом раунде массивный, с тяжёлыми ручищами и окладистой чёрной бородой претендент решил попытать судьбу на ближней дистанции, затеяв рубку. Трибуны заскандировали «Святой! Святой!».
Отдав все силы, Холифилд начал удерживать руки на низком уровне для максимального подключения плеча, и постоянно двигался, как хитрая кобра, которая собирается применить свой смертоносный укус. Боу ускользал от ударов, перемещая голову в одну сторону или выходя из зоны поражения.
В двенадцатом раунде «Большой папочка» поразил Холифилда быстрым ударом справа в челюсть и несколькими тяжёлыми, но немного расфокусированными толчками, заставил претендента попятиться. Почувствовав свой шанс, Боу обрушился на противника градом левых и правых ударов по голове, а ревущая толпа болельщиков вскочила на ноги. Холифилду даже пришлось выплюнуть собственную капу, чтобы выиграть несколько секунд.
Финальная сирена остановила двух мужчин, вцепившихся друг в друга.
114-114, 115-113 и 115-114, Холифилд...
«Этот придурок с парашютом спустился как раз тогда, когда я набрал темп, который должен был принести мне победу. Жена пропала, моего восьмидесятилетнего старика (прим.: тренера Эдди Фатча) отвезли в госпиталь. Это была подстава. Дайте мне третий бой, и я его нокаутирую», – говорил взбешённый Боу.
Если бы Риддик сохранил свои пояса, то он получил бы тонну денег. Тайсон всё ещё был в тюрьме по обвинению в изнасиловании, и любому, кто хотел получить славу чемпиона, пришлось бы победить его. А что теперь?
